По стене ползет утюг, не пугайся - это глюк...
Автор: Павел Колесников
Название: Дом для Бога
Сборник: И солнце взрослее и ветер моложе.
Крыша здания была зеленоватой, как слизь неведомого пришельца из голливудских фильмов.Крыша здания была зеленоватой, как слизь неведомого пришельца из голливудских фильмов. Ядовитые полутона грубыми мазками обрисовывали пластиковые окна. Так бывает, когда больной художник берется творить. Казалось бы, форма та же, дом как дом - четыре стены, крыша покатым треугольником, но так все безобразно снаружи, что становится неприятно.
"Безвкусица» - подумал я и стряхнул пепел за перила балкона. Затянувшись сигаретой последний раз, я задумчиво перевел взгляд на асфальтовую дорогу. По ней то и дело проносились КамАЗы. Выбравшись из городского скоростного ограничения, водители смело газовали и фуры ревели, как маленькие реактивные самолеты. Крыльцо цветастого здания выходило прямо к трассе. На лицевой стене дома зеленым светом горели буквы – «Я есьм Бог». Надпись эта притягивала взгляды людей и даже дальнобойщики притормаживали своих монстров, чтобы рассмотреть дикую кляксу цветов, посреди частных домов. Прохожие тоже останавливались, показывали пальцем на необычную надпись и переговаривались. А потом долго еще оглядывались, качали головами, пожимали плечами.
Но так было не всегда. Десять лет назад у меня состоялась удачная бизнес-сделка и появились крупные деньги. Все-таки после девяностых годов я впервые вновь почувствовал, что богат, а значит - обладаю определенной властью и большими возможностями. Все же я хорошо знал, что бесконечно такое везение продолжаться не может и разбрасыванию денег, предпочел вложить их в недвижимость. Недолго думая, я выкупил большую площадь земли в пригороде и занялся строительством коттеджа. Ну, вернее, сам я в процессе постройки не участвовал. Времени не хватало порой даже просто приехать и проверить, что творят с материалами строители-наемники. Но, опасаясь того, что лишний материал продают по дешевке, раз в неделю я выкрадывал минутку и приезжал с инспекцией. По соседству с нашей шумной и быстрой застройкой тогда только-только возвели сруб. Он был больше, чем мой двухэтажный коттедж... Сказать, что я позавидовал тому, что со мной рядом живет человек еще более состоятельный, чем я? Наверное, нет, я был доволен и тем сладким куском жизни, который успел ухватить. Но все же мне стало любопытно, кем является мой сосед - директором фирмы? Главой корпорации? А может депутатом? И я решил познакомиться с хозяином. Богатые знакомые с высоким социальным статусом, как известно, никому еще не мешали. Я поспрашивал своих работников и мне рассказали, что каждый день на срубе стучит молотком седовласый мужичок в грязной желто-синей шапке. Стучит, рубит, строгает, пилит и сверлит. Я тогда посмеялся – хозяин видно растратил все деньги на материал, а теперь больше одного рабочего нанять не на что. Деньги, они счет все-таки вправду любят. Шли недели, а хозяин на дорогой машине все не показывался. Мой коттедж уже давно был достроен. Сруб соседа лишь стал более оформленным - прорубили окна. Теперь, обживая свой новый дом, я постоянно видел того человека, которого, наверное не грех назвать "мастером на все руки". Когда работа была непосильна одному, к нему приезжал старый поцарапанный «Москвич-сапожок». Несколько человек, с громки заковыристыми матами, целый день помогали на стройке. Затем накрывали на полянке столик из остатков пиломатериала, выпивали за здравие всех собравшихся и славу труду, оставляя одного трезвенника-водителя, а после, исчезали в летних сумерках, тарахтя изношенным движком конца.
Иногда на стройке появлялась бледная, похожая на привидение, женщина с безмерно усталым взглядом. Первый раз я увидел ее, когда выбрался в огород, прикинуть, как будет выглядеть маленький бассейн. К тому времени над срубом возвели крышу, а стены были покрашены в темно-красный, почти бордовый цвет, но эти цвета не резали глаз. Женщина появилась рядом с сетчатой оградой так неожиданно, что от ее спокойного «Здравствуйте» я едва не свалился в траншею для будущего бассейна. Я улыбнулся ей в ответ и тогда вблизи почти почувствовал исходившую от нее физическую усталость.
- Мой муж не жалует богатых соседей, - тихо сказала она - Но не знать с кем рядом станем жить тоже как-то неправильно. Разное случается... Будем знакомы. Нина Ивановна.
И я поверил ее словам. Она действительно хотела познакомиться не ради того, чтобы сплетничать с кем-нибудь о богатых соседях. Я думаю, ей хотелось доверять людям, хотя она прекрасно знала, что делать это стоит далеко не всегда. Меня осенила догадка - так этот человек в грязной шапке, этот мастер-строитель и есть ее муж! Я представился, не зная как продолжить беседу.
- Хороший у вас дом будет - наконец сказал я, глядя на сруб.
Если он работал там один, то строительство могло затянутся на несколько лет и еще совсем не скоро эта усталая женина сможет присесть у домашнего очага.
Она смущенно улыбнулась.
- Муж на его строительство всю жизнь положил. Много лет искал материал. Работает сам не покладая рук. Мне его даже жалко. Я помогаю, чем могу, но многих вещей я попросту не умею. А он, порой забывает даже об обеде. Так я его чуть-ли не силком тащу - она снова смущенно улыбнулась. В этой улыбке давно не было девичьей наивности, скорее была все та же боязнь умудренной женщины раскрываться перед малознакомым человеком. Но поговорить с кем-то было нужно...
- Ну С Божьей помощью достроите - кивнул я.
- Достроим. А вы - верующий? - вдруг заинтересовалась она.
- Верить, то верю - помедлил с ответом я - Но не фанатично. Не помню, когда последний раз в церкви был… библию в детстве почитал и все. Зеленая такая книжка в картинках...
Она качнула головой, едва заметно, не осуждающе, но как-то печально. Ветер выбил из ее собранных волос седую прядь и она, поскорее, запрятала ее за ухо.
- Муж у вас и вправду молодец - сказал я, посмотрев на резные узоры готового окна - я всегда завидовал людям, у которых руки откуда надо растут.
- Муж строил в молодости церковь - тихо сказала Нина Ивановна.
Я не нашелся что ответить, поэтому просто сказал:
- Я бы, наверное, сам не смог ничего построить. Руки не оттуда.
- А вы попробуйте - предложила она.
- Обязательно, как только будет время! - согласился я.
Мы распрощались. Вечером с балкона я снова видел, как муж Нины стучит молотком. А внизу человек пять рабочих заливали цементом стенки бассейна, переругиваясь на чужом языке.
"Для кого он это делает? - думал я - Для себя? Да. Он хочет жить в уюте и понимает, что для этого нужно работать. Но и для нее он тоже делает дом. Выполняет долг мужчины - строит дом, куда может привести женщину. И пусть женщина давно не молода, пусть свадьба их была много десятков лет назад... Делает это и для сына. Я видел мальчика, пару раз он помогал отцу. Наверняка у них были старшие дети. Но дети выросли, стали жить своей жизнью. Вот скоро и младшенький подрастет. А родители будут спокойно жить своей жизнью в надежных стенах. В своих стенах. Эти стены, наверное, будут хранить что-то от них самих. Что-то такое, незримое, неощутимое, вроде как душа". Так я рассуждал, но жизнь распорядилась иначе.
Она прибежала ко мне в один из пасмурных осенних дней. Прибежала без зонта, мокрая и грязная, с пустыми глазами. Сначала я подумал, что у них закончились деньги и им не на что заканчивать стройку. Я впустил ее в дом, где у Нины Ивановны началась настоящая истерика. Я с трудом смог добиться от нее страшного известия - муж умер. Она нашла его мертвым в пристройке, где они обедали. Новость оглушила меня. Удивительно, но стучавший молотком человек как будто был частью и моей жизни. А ведь даже имени его не знал. Я уговорил Нину Ивановну выпить успокоительное и вышел на балкон покурить. Дом плакал. Дождевая вода потоками стекала по его недостроенной крыше. Казалось, горе подкосило сами стены, и я заметил в срубе какую-то жуткую асимметрию, которую никогда не замечал до этого. В шуме дождя раздались захлебывающиеся вопли сирен. Скорая… зачем? Засвидетельствовать смерть... Увезти тело, чтобы похоронить его вдали от этой в миг осиротевшей постройки. Все оборвалось в один миг. Желания, мечты. Все погибло вместе с хозяином. Умер и дом. Умер. Его скелет теперь сиротливо темнел в сплошной пелене дождя.
С тех пор я лишь два раза видел Нину Ивановну. В моем бизнесе появились серьезные проблемы, и я изо всех сил старался не погореть. А она искала тех, кто купит участок. Она продавала его! Я не альтруист по натуре, но если бы мог, то оказал бы посильную помощь. Увы, я сам едва держался на плаву. Дом все также сиротливо простоял полгода. Заезд новых собственников не прошел для меня незаметно. Дом по прежнему был мертвым, но вокруг него и в нем стали суетиться люди. Много, очень много машин приезжало к нему каждый день. Были женщины, дети. Началась активная достройка. Некогда деревянные стены были облицованы розовым сайдингом. За считанные дни новые хозяева достроили крышу и покрыли ее зеленой черепицей. Резные окна заменили на прямоугольные стеклопакеты. Я не интересовался что там будет, но люди по соседству сами решили представиться.
Этот человек пришел в один из ярких солнечных дней. Человек с улыбкой на лице. С улыбкой пустой и неживой. Он сказал, что им приятно иметь таких интересных и состоятельных соседей А потом спросил меня: верую ли я в Бога. И я сказал - нет. Он не был этим опечален. Он не качнул легонько головой. Вместо этого он достал из сумки стопки отпечатанных книжек и стал читать что-то вслух. Я никогда не уделял вере много времени. Верил для себя и все. Но даже совершенно не помня библии, не помня ни одной заповеди, я почувствовал что человек передо мной - лжет. Льет ложь, не стесняясь. Говорит вещи чуждые, они пугают то, что есть у меня внутри. Кто они - адвентисты, служители иеоговы - мне было без разницы. Я чувствовал отвращение к этому человеку, способному, казалось убедить саму истину в том, что она не права. Он вещал о том, что теперь, на месте где какой-то богач строил себе дом, будет стоять храм для всех людей бедных и богатых, добрых и злых, приют для всех, кто верит в Бога. Потом он спросил готов ли я войти в их общину и внести деньги в общий фонд строительства. Я снова повторил, что я атеист. В ответ он пообещал, что придут еще люди, и я увижу, сколь сильно заблуждаюсь. Я должен прозреть и прийти в этот храм. "Должен прозреть" - усмехнулся тогда я. Что же за вера эта такая, где ты должен. Мысль промелькнула и забылась.
Следующие пару месяцев я наблюдал, как дом заселяется общиной. К ним приезжало все больше людей. На крыльце вывесили молельное расписание. Взрослые привозили с собой своих детей. Сызмальства приучали к какой-то там истине. Они никогда не ругались, не скандалили и от этого вся их община была неестественна и противна мне. Глядя на это я много стал рассуждать. Я понимал, что у каждого своя правда, но принять их правду - просто не мог. Меня раздражало, когда эти люди все вместе шли молиться в этот дом, который строил человек, возводивший когда-то церковь. Человек со своим храмом у себя в душе, с силой и верой в руках. Его труд осквернили. Осквернили и никто меня не переубедит. Пусть я не умею сам что-то делать, пусть я живу за счет денег, но разве могу я такое допустить? В их глазах мои мысли наверняка кажутся бесовщиной. Где же истина?
Однажды, в точно такой же дождливый день, как тот, когда умер муж Нины Ивановны, ко мне пришла моя давняя подруга Яна. Я знал ее радостной, позитивной женщиной, но когда она обняла меня в коридоре, я понял, что Яна так же плачет и не может остановиться. Я стал расспрашивать ее, что случилось, но она лишь рыдала и вода стекала с ее плаща вперемешку со слезами. Наконец я усадил ее на кресло, заставил выпить чая с чем-то крепким и она смогла рассказать мне в чем дело. Полгода назад ее муж отказался от мяса и стал вегетарианцем. Она не предала этому значения и лишь в шутку стала дразнить его "сыроедом". Вскоре муж ее Михаил стал надолго пропадать из дома, никак это не объясняя. Она думала, что он запил или завел любовницу, но как-то раз на кухне он спросил ее в какого бога она верит, и Яна все поняла. Михаил был физиком, самым упертым и непоколебимым атеистом и вдруг стал говорить о Боге и о бесконечной человеческой доброте. Тогда она снов отшутилась, но Михаил стал сутками пропадать в Новой церкви, как он ее называл. Он больше не приносил в семью денег, он совсем забыл о ней и о ребенке. Один раз он ушел на молельню и вернулся только через неделю. Она уже не могла просто с ним поговорить, все его речи сводились к вопросу о вере. А один раз он назвал Светой, дочку Юлю. А когда Яна разрыдалась, понимая, что теряет человека, он сказал ей, что дети это единое благо, дарованное Богом и нет ничего страшного в том, что он не помнит ее имени. А еще через месяц он потребовал, чтобы вся его семья уверовала. Он сказал, что бросит все, если Яна с дочерью не станут ходить в Новую церковь. Но Яна отказалась и тогда в тот день, когда она задержалась на работе, Михаил забрал дочь и повел ее вместе с собой. А на следующий день семилетняя Юля стала рисовать картинки про конец света. И теперь Яна ушла из дома, переехала жить к маме и совсем не знает что делать, потому что муж ее стал другим, стал чужим человеком.
Для меня это стало последней каплей, и я принял решение. Самое дикое, самое страшное в своей жизни. Воплотить его в жизнь я не мог решиться еще много месяцев. Я чувствовал, что беру на себя большой грех. Наверное, очень большой. Если бы я верил сильно, я бы смирился. Но я не мог смириться. Не мог. Я видел в этих людях зло. В них я сам видел бесовскую одержимость. Может и моей рукой в тот миг правил дьявол? Не страшное и рогатое существо с картинок, а демон в собственной душе. Обида за Нину Ивановну, обида за ее мужа, обида за их дом, за Яну и всю ее семью и за сотни таких же несчастных - все это вспыхнуло во мне праведным гневом. Руки мои дрожали, когда я открывал двери гаража. Я знал, чего я хочу. Я был согласен, с тем, что предлагал мне мой бес. Было ли согласно с этим небо меня не волновало. В сумерках я осторожно подобрался к ограде. День был пасмурным, небо клубилось громадой кучевых облаков, в которых зарождалась безумная стихия. Немеющими от дерзости и страха руками я открыл крышку канистру и посмотрел на дом для Бога. Пустой. Сторож спит в сторожке рядом. Молельня давно закончилась. Собака - огромный белый волкодав, живший здесь при Нине Ивановне давно сдох от тоски по хозяину. Уверенные в своей безнаказанной правоте общинники не заводили собак, чтобы каждый свободно мог прийти к ним. "Они ведь не делали ничего плохого?" - подумал я - "Нет! Из-за них такие как Нина Ивановна отдают последние гроши. А у вершины пирамиды стоит не верящий ни во что кроме денег человек. Но ты отбираешь у людей счастье! Не отбираю. Они не счастливы здесь, это лишь видимость. Но тебе ли это решать? Мне. Я видел Нину Ивановну. Была ли она счастлива? Была. А теперь? Нет? Теперь нет. Но сколько человек нашло в этой общине пристанище, смысл жизни! Плевать. Они позволили себя обмануть. Это их проблемы. Не делай этого. Не могу не сделать. Я вижу в этом несправедливость. Это твой выбор? Да.
Небо заурчало как растревоженный зверь. И в тот момент, когда я уже собрался начать поливать стены бензином, небеса раскололись. Я вздрогнул и отшатнулся, захлопнув канистру. "Нельзя - подумал я - "Нельзя этого делать." И тут я устыдился в своем поступке и в себе. "Что же я творю? Прочь отсюда, домой!" Какой-то животный страх погнал меня прочь от цветных стен Новой Церкви.
Когда до крыльца моего дома осталась всего пару шагов, мир затопило нестерпимым светом. Что-то затрещало, я запнулся о камень и вместе с 20-литровой канистрой полетел на землю. Молнию догнал запоздалый грохот грома. Я поднял голову, оглушенный и испуганный и увидел, что Дом горит. Но ведь я не пролил ни одной капли бензина... и тут я понял - в Дом попала молния.
Крыша обвалилась почти сразу как стал плавится сайдинг. Столбы огня гудели всю ночь. Десятки пожарных машин оказались бессильны. Небесный огонь был беспощаден. Дом сгорел дотла, оставив лишь черный пепел под утро. Всю ночь я простоял на балконе, курил одну сигарету за другой. Точно ли там не было людей, не пострадал ли кто из пожарных? Не случилось ни того, ни другого. Никто не умер, никто не обгорел. Все затихло, как будто ничего и не было. Пепелище осталось ничьим. Хозяева почему-то исчезли, когда начались разбирательства. Около месяца я обдумывал идею выкупить землю и начать строительство церкви. Но потом понял, что для этого во мне не хватает глубины веры, мой собственный храм души еще не достроен, для того чтобы строить другие. И если я возьмусь строить церковь, она будет ненастоящей и ничего не изменится, не исправится, не закончится. Небо уберегло меня от греха. Нет, не хочу церковь...
Вчера приходили Яна, Михаил и Юленька. Они сказали, что хотят построить в пригороде маленький домик... Нина Ивановна, кажется, я обещал вам когда-нибудь попробовать что-то построить? Время пришло.
Март 2010 - март 2011. Кемерово
Название: Дом для Бога
Сборник: И солнце взрослее и ветер моложе.
Крыша здания была зеленоватой, как слизь неведомого пришельца из голливудских фильмов.Крыша здания была зеленоватой, как слизь неведомого пришельца из голливудских фильмов. Ядовитые полутона грубыми мазками обрисовывали пластиковые окна. Так бывает, когда больной художник берется творить. Казалось бы, форма та же, дом как дом - четыре стены, крыша покатым треугольником, но так все безобразно снаружи, что становится неприятно.
"Безвкусица» - подумал я и стряхнул пепел за перила балкона. Затянувшись сигаретой последний раз, я задумчиво перевел взгляд на асфальтовую дорогу. По ней то и дело проносились КамАЗы. Выбравшись из городского скоростного ограничения, водители смело газовали и фуры ревели, как маленькие реактивные самолеты. Крыльцо цветастого здания выходило прямо к трассе. На лицевой стене дома зеленым светом горели буквы – «Я есьм Бог». Надпись эта притягивала взгляды людей и даже дальнобойщики притормаживали своих монстров, чтобы рассмотреть дикую кляксу цветов, посреди частных домов. Прохожие тоже останавливались, показывали пальцем на необычную надпись и переговаривались. А потом долго еще оглядывались, качали головами, пожимали плечами.
Но так было не всегда. Десять лет назад у меня состоялась удачная бизнес-сделка и появились крупные деньги. Все-таки после девяностых годов я впервые вновь почувствовал, что богат, а значит - обладаю определенной властью и большими возможностями. Все же я хорошо знал, что бесконечно такое везение продолжаться не может и разбрасыванию денег, предпочел вложить их в недвижимость. Недолго думая, я выкупил большую площадь земли в пригороде и занялся строительством коттеджа. Ну, вернее, сам я в процессе постройки не участвовал. Времени не хватало порой даже просто приехать и проверить, что творят с материалами строители-наемники. Но, опасаясь того, что лишний материал продают по дешевке, раз в неделю я выкрадывал минутку и приезжал с инспекцией. По соседству с нашей шумной и быстрой застройкой тогда только-только возвели сруб. Он был больше, чем мой двухэтажный коттедж... Сказать, что я позавидовал тому, что со мной рядом живет человек еще более состоятельный, чем я? Наверное, нет, я был доволен и тем сладким куском жизни, который успел ухватить. Но все же мне стало любопытно, кем является мой сосед - директором фирмы? Главой корпорации? А может депутатом? И я решил познакомиться с хозяином. Богатые знакомые с высоким социальным статусом, как известно, никому еще не мешали. Я поспрашивал своих работников и мне рассказали, что каждый день на срубе стучит молотком седовласый мужичок в грязной желто-синей шапке. Стучит, рубит, строгает, пилит и сверлит. Я тогда посмеялся – хозяин видно растратил все деньги на материал, а теперь больше одного рабочего нанять не на что. Деньги, они счет все-таки вправду любят. Шли недели, а хозяин на дорогой машине все не показывался. Мой коттедж уже давно был достроен. Сруб соседа лишь стал более оформленным - прорубили окна. Теперь, обживая свой новый дом, я постоянно видел того человека, которого, наверное не грех назвать "мастером на все руки". Когда работа была непосильна одному, к нему приезжал старый поцарапанный «Москвич-сапожок». Несколько человек, с громки заковыристыми матами, целый день помогали на стройке. Затем накрывали на полянке столик из остатков пиломатериала, выпивали за здравие всех собравшихся и славу труду, оставляя одного трезвенника-водителя, а после, исчезали в летних сумерках, тарахтя изношенным движком конца.
Иногда на стройке появлялась бледная, похожая на привидение, женщина с безмерно усталым взглядом. Первый раз я увидел ее, когда выбрался в огород, прикинуть, как будет выглядеть маленький бассейн. К тому времени над срубом возвели крышу, а стены были покрашены в темно-красный, почти бордовый цвет, но эти цвета не резали глаз. Женщина появилась рядом с сетчатой оградой так неожиданно, что от ее спокойного «Здравствуйте» я едва не свалился в траншею для будущего бассейна. Я улыбнулся ей в ответ и тогда вблизи почти почувствовал исходившую от нее физическую усталость.
- Мой муж не жалует богатых соседей, - тихо сказала она - Но не знать с кем рядом станем жить тоже как-то неправильно. Разное случается... Будем знакомы. Нина Ивановна.
И я поверил ее словам. Она действительно хотела познакомиться не ради того, чтобы сплетничать с кем-нибудь о богатых соседях. Я думаю, ей хотелось доверять людям, хотя она прекрасно знала, что делать это стоит далеко не всегда. Меня осенила догадка - так этот человек в грязной шапке, этот мастер-строитель и есть ее муж! Я представился, не зная как продолжить беседу.
- Хороший у вас дом будет - наконец сказал я, глядя на сруб.
Если он работал там один, то строительство могло затянутся на несколько лет и еще совсем не скоро эта усталая женина сможет присесть у домашнего очага.
Она смущенно улыбнулась.
- Муж на его строительство всю жизнь положил. Много лет искал материал. Работает сам не покладая рук. Мне его даже жалко. Я помогаю, чем могу, но многих вещей я попросту не умею. А он, порой забывает даже об обеде. Так я его чуть-ли не силком тащу - она снова смущенно улыбнулась. В этой улыбке давно не было девичьей наивности, скорее была все та же боязнь умудренной женщины раскрываться перед малознакомым человеком. Но поговорить с кем-то было нужно...
- Ну С Божьей помощью достроите - кивнул я.
- Достроим. А вы - верующий? - вдруг заинтересовалась она.
- Верить, то верю - помедлил с ответом я - Но не фанатично. Не помню, когда последний раз в церкви был… библию в детстве почитал и все. Зеленая такая книжка в картинках...
Она качнула головой, едва заметно, не осуждающе, но как-то печально. Ветер выбил из ее собранных волос седую прядь и она, поскорее, запрятала ее за ухо.
- Муж у вас и вправду молодец - сказал я, посмотрев на резные узоры готового окна - я всегда завидовал людям, у которых руки откуда надо растут.
- Муж строил в молодости церковь - тихо сказала Нина Ивановна.
Я не нашелся что ответить, поэтому просто сказал:
- Я бы, наверное, сам не смог ничего построить. Руки не оттуда.
- А вы попробуйте - предложила она.
- Обязательно, как только будет время! - согласился я.
Мы распрощались. Вечером с балкона я снова видел, как муж Нины стучит молотком. А внизу человек пять рабочих заливали цементом стенки бассейна, переругиваясь на чужом языке.
"Для кого он это делает? - думал я - Для себя? Да. Он хочет жить в уюте и понимает, что для этого нужно работать. Но и для нее он тоже делает дом. Выполняет долг мужчины - строит дом, куда может привести женщину. И пусть женщина давно не молода, пусть свадьба их была много десятков лет назад... Делает это и для сына. Я видел мальчика, пару раз он помогал отцу. Наверняка у них были старшие дети. Но дети выросли, стали жить своей жизнью. Вот скоро и младшенький подрастет. А родители будут спокойно жить своей жизнью в надежных стенах. В своих стенах. Эти стены, наверное, будут хранить что-то от них самих. Что-то такое, незримое, неощутимое, вроде как душа". Так я рассуждал, но жизнь распорядилась иначе.
Она прибежала ко мне в один из пасмурных осенних дней. Прибежала без зонта, мокрая и грязная, с пустыми глазами. Сначала я подумал, что у них закончились деньги и им не на что заканчивать стройку. Я впустил ее в дом, где у Нины Ивановны началась настоящая истерика. Я с трудом смог добиться от нее страшного известия - муж умер. Она нашла его мертвым в пристройке, где они обедали. Новость оглушила меня. Удивительно, но стучавший молотком человек как будто был частью и моей жизни. А ведь даже имени его не знал. Я уговорил Нину Ивановну выпить успокоительное и вышел на балкон покурить. Дом плакал. Дождевая вода потоками стекала по его недостроенной крыше. Казалось, горе подкосило сами стены, и я заметил в срубе какую-то жуткую асимметрию, которую никогда не замечал до этого. В шуме дождя раздались захлебывающиеся вопли сирен. Скорая… зачем? Засвидетельствовать смерть... Увезти тело, чтобы похоронить его вдали от этой в миг осиротевшей постройки. Все оборвалось в один миг. Желания, мечты. Все погибло вместе с хозяином. Умер и дом. Умер. Его скелет теперь сиротливо темнел в сплошной пелене дождя.
С тех пор я лишь два раза видел Нину Ивановну. В моем бизнесе появились серьезные проблемы, и я изо всех сил старался не погореть. А она искала тех, кто купит участок. Она продавала его! Я не альтруист по натуре, но если бы мог, то оказал бы посильную помощь. Увы, я сам едва держался на плаву. Дом все также сиротливо простоял полгода. Заезд новых собственников не прошел для меня незаметно. Дом по прежнему был мертвым, но вокруг него и в нем стали суетиться люди. Много, очень много машин приезжало к нему каждый день. Были женщины, дети. Началась активная достройка. Некогда деревянные стены были облицованы розовым сайдингом. За считанные дни новые хозяева достроили крышу и покрыли ее зеленой черепицей. Резные окна заменили на прямоугольные стеклопакеты. Я не интересовался что там будет, но люди по соседству сами решили представиться.
Этот человек пришел в один из ярких солнечных дней. Человек с улыбкой на лице. С улыбкой пустой и неживой. Он сказал, что им приятно иметь таких интересных и состоятельных соседей А потом спросил меня: верую ли я в Бога. И я сказал - нет. Он не был этим опечален. Он не качнул легонько головой. Вместо этого он достал из сумки стопки отпечатанных книжек и стал читать что-то вслух. Я никогда не уделял вере много времени. Верил для себя и все. Но даже совершенно не помня библии, не помня ни одной заповеди, я почувствовал что человек передо мной - лжет. Льет ложь, не стесняясь. Говорит вещи чуждые, они пугают то, что есть у меня внутри. Кто они - адвентисты, служители иеоговы - мне было без разницы. Я чувствовал отвращение к этому человеку, способному, казалось убедить саму истину в том, что она не права. Он вещал о том, что теперь, на месте где какой-то богач строил себе дом, будет стоять храм для всех людей бедных и богатых, добрых и злых, приют для всех, кто верит в Бога. Потом он спросил готов ли я войти в их общину и внести деньги в общий фонд строительства. Я снова повторил, что я атеист. В ответ он пообещал, что придут еще люди, и я увижу, сколь сильно заблуждаюсь. Я должен прозреть и прийти в этот храм. "Должен прозреть" - усмехнулся тогда я. Что же за вера эта такая, где ты должен. Мысль промелькнула и забылась.
Следующие пару месяцев я наблюдал, как дом заселяется общиной. К ним приезжало все больше людей. На крыльце вывесили молельное расписание. Взрослые привозили с собой своих детей. Сызмальства приучали к какой-то там истине. Они никогда не ругались, не скандалили и от этого вся их община была неестественна и противна мне. Глядя на это я много стал рассуждать. Я понимал, что у каждого своя правда, но принять их правду - просто не мог. Меня раздражало, когда эти люди все вместе шли молиться в этот дом, который строил человек, возводивший когда-то церковь. Человек со своим храмом у себя в душе, с силой и верой в руках. Его труд осквернили. Осквернили и никто меня не переубедит. Пусть я не умею сам что-то делать, пусть я живу за счет денег, но разве могу я такое допустить? В их глазах мои мысли наверняка кажутся бесовщиной. Где же истина?
Однажды, в точно такой же дождливый день, как тот, когда умер муж Нины Ивановны, ко мне пришла моя давняя подруга Яна. Я знал ее радостной, позитивной женщиной, но когда она обняла меня в коридоре, я понял, что Яна так же плачет и не может остановиться. Я стал расспрашивать ее, что случилось, но она лишь рыдала и вода стекала с ее плаща вперемешку со слезами. Наконец я усадил ее на кресло, заставил выпить чая с чем-то крепким и она смогла рассказать мне в чем дело. Полгода назад ее муж отказался от мяса и стал вегетарианцем. Она не предала этому значения и лишь в шутку стала дразнить его "сыроедом". Вскоре муж ее Михаил стал надолго пропадать из дома, никак это не объясняя. Она думала, что он запил или завел любовницу, но как-то раз на кухне он спросил ее в какого бога она верит, и Яна все поняла. Михаил был физиком, самым упертым и непоколебимым атеистом и вдруг стал говорить о Боге и о бесконечной человеческой доброте. Тогда она снов отшутилась, но Михаил стал сутками пропадать в Новой церкви, как он ее называл. Он больше не приносил в семью денег, он совсем забыл о ней и о ребенке. Один раз он ушел на молельню и вернулся только через неделю. Она уже не могла просто с ним поговорить, все его речи сводились к вопросу о вере. А один раз он назвал Светой, дочку Юлю. А когда Яна разрыдалась, понимая, что теряет человека, он сказал ей, что дети это единое благо, дарованное Богом и нет ничего страшного в том, что он не помнит ее имени. А еще через месяц он потребовал, чтобы вся его семья уверовала. Он сказал, что бросит все, если Яна с дочерью не станут ходить в Новую церковь. Но Яна отказалась и тогда в тот день, когда она задержалась на работе, Михаил забрал дочь и повел ее вместе с собой. А на следующий день семилетняя Юля стала рисовать картинки про конец света. И теперь Яна ушла из дома, переехала жить к маме и совсем не знает что делать, потому что муж ее стал другим, стал чужим человеком.
Для меня это стало последней каплей, и я принял решение. Самое дикое, самое страшное в своей жизни. Воплотить его в жизнь я не мог решиться еще много месяцев. Я чувствовал, что беру на себя большой грех. Наверное, очень большой. Если бы я верил сильно, я бы смирился. Но я не мог смириться. Не мог. Я видел в этих людях зло. В них я сам видел бесовскую одержимость. Может и моей рукой в тот миг правил дьявол? Не страшное и рогатое существо с картинок, а демон в собственной душе. Обида за Нину Ивановну, обида за ее мужа, обида за их дом, за Яну и всю ее семью и за сотни таких же несчастных - все это вспыхнуло во мне праведным гневом. Руки мои дрожали, когда я открывал двери гаража. Я знал, чего я хочу. Я был согласен, с тем, что предлагал мне мой бес. Было ли согласно с этим небо меня не волновало. В сумерках я осторожно подобрался к ограде. День был пасмурным, небо клубилось громадой кучевых облаков, в которых зарождалась безумная стихия. Немеющими от дерзости и страха руками я открыл крышку канистру и посмотрел на дом для Бога. Пустой. Сторож спит в сторожке рядом. Молельня давно закончилась. Собака - огромный белый волкодав, живший здесь при Нине Ивановне давно сдох от тоски по хозяину. Уверенные в своей безнаказанной правоте общинники не заводили собак, чтобы каждый свободно мог прийти к ним. "Они ведь не делали ничего плохого?" - подумал я - "Нет! Из-за них такие как Нина Ивановна отдают последние гроши. А у вершины пирамиды стоит не верящий ни во что кроме денег человек. Но ты отбираешь у людей счастье! Не отбираю. Они не счастливы здесь, это лишь видимость. Но тебе ли это решать? Мне. Я видел Нину Ивановну. Была ли она счастлива? Была. А теперь? Нет? Теперь нет. Но сколько человек нашло в этой общине пристанище, смысл жизни! Плевать. Они позволили себя обмануть. Это их проблемы. Не делай этого. Не могу не сделать. Я вижу в этом несправедливость. Это твой выбор? Да.
Небо заурчало как растревоженный зверь. И в тот момент, когда я уже собрался начать поливать стены бензином, небеса раскололись. Я вздрогнул и отшатнулся, захлопнув канистру. "Нельзя - подумал я - "Нельзя этого делать." И тут я устыдился в своем поступке и в себе. "Что же я творю? Прочь отсюда, домой!" Какой-то животный страх погнал меня прочь от цветных стен Новой Церкви.
Когда до крыльца моего дома осталась всего пару шагов, мир затопило нестерпимым светом. Что-то затрещало, я запнулся о камень и вместе с 20-литровой канистрой полетел на землю. Молнию догнал запоздалый грохот грома. Я поднял голову, оглушенный и испуганный и увидел, что Дом горит. Но ведь я не пролил ни одной капли бензина... и тут я понял - в Дом попала молния.
Крыша обвалилась почти сразу как стал плавится сайдинг. Столбы огня гудели всю ночь. Десятки пожарных машин оказались бессильны. Небесный огонь был беспощаден. Дом сгорел дотла, оставив лишь черный пепел под утро. Всю ночь я простоял на балконе, курил одну сигарету за другой. Точно ли там не было людей, не пострадал ли кто из пожарных? Не случилось ни того, ни другого. Никто не умер, никто не обгорел. Все затихло, как будто ничего и не было. Пепелище осталось ничьим. Хозяева почему-то исчезли, когда начались разбирательства. Около месяца я обдумывал идею выкупить землю и начать строительство церкви. Но потом понял, что для этого во мне не хватает глубины веры, мой собственный храм души еще не достроен, для того чтобы строить другие. И если я возьмусь строить церковь, она будет ненастоящей и ничего не изменится, не исправится, не закончится. Небо уберегло меня от греха. Нет, не хочу церковь...
Вчера приходили Яна, Михаил и Юленька. Они сказали, что хотят построить в пригороде маленький домик... Нина Ивановна, кажется, я обещал вам когда-нибудь попробовать что-то построить? Время пришло.
Март 2010 - март 2011. Кемерово
@настроение:
@темы: Колесников, сборник 1